Крысолов:
В этих местах я не часто бываю, а мои ноги все тяжелее. Усталость становится невыносимой. Сядем на одну из этих лавок? Мой старый приятель любил в страшный зной, в часы небывало жарких закатов сидеть на этих лавках и развлекать случайных прохожих разговором.

О, чувствуешь, как повеяло прохладой? Может быть, ветер разыгрался или…
А, да это же дует с того самого катка! Помню, как сейчас, те зимы… Ведь он был именно здесь, на этом самом пруду. Они здесь катались с сестрой, совсем еще маленькие!

Анастасия Цветаева взрослая: Я и сейчас прихожу на каток…Помню раньше мы с Мусей каждое воскресенье проводили на льду, здесь же я и со своим мужем познакомилась…

…А на катке все также гремит военный оркестр из раковины – будки и пар идет от ртов, дующих в золотые трубы, и пар струйками проносится от пролетающих конькобежцев, согнутых в три погибели, почти касающихся рукой льда (верней, черной палочкой кожаных коньковых чехлов, зажатой в руке).

Их ноги в черном трико летят, как раскинутые крылья ласточек, почти невесомо скользит надо льдом тело – под мягким углом согнутый корпус и голова в вязаной шапочке, летит, сверкая норвежской сталью, нечеловечески длинным разбегом то правой, то левой ноги; неземная грация плавного взмаха отлетающей ото льда ноги жадно поит зрение – тех, что кружатся и несутся в меньшем кругу…

Крысолов:
Посмотри, вот они сейчас там… Марина и Ася. Смелее, иди к ним! Тебе уже слышен их разговор. Ведь любопытно послушать?

Мать, Мария Мейн:
Живите по правде, дети! По правде живите…

Цветаева:
…Это - материнские руки, а вот - материнские ноги. Ноги матери были отдельные живые существа, вне всякой связи с краем ее длинной черной юбки. Вижу их, вернее, одну, ту, что на педали, узкую, но большую, в черном, бескаблучном башмаке на пуговках, которые мы зовем глазами мопса. Потому они и прюнелевые (prunelle des yeux 13 - мопса). Нога черная, а педаль золотая, и почему это для матери она правая, а для меня левая? Как это она сразу - правая и левая? Ведь если бы нажать отсюда, то есть из-под рояля, лицом к коленям матери, она бы оказалась левой, то есть короткой (по звуку). Почему же у матери она выходит правая, то есть звук - тянет? А что, если я одновременно с материнской ногой нажму ее - рукой? Может быть, получится длинно-короткая? Но длинно-короткая значит никакая, значит - ничего не получится? Но тронуть ногу матери я не смею, это мне, собственно, и в голову не могло прийти…

Анастасия Цветаева:
Утрами Маруся и я играли на рояле. Звукам Марусиной игры мама радовалась. Когда же я изнывала над гаммами, Ганоном и маленькими этюдами – из маминой комнаты через две открытые двери часто доносилось среди кашля: «Правая врет! Левая врет!» В жару было так трудно преодолевать лень…

Марина Цветаева:
Совсем мало мы могли наслаждаться общением с матерью - она ушла совсем скоро, от туберкулеза. Последние ее слова, в той, свежего соснового тесу, затемненной тем самым жасмином пристройке, были:

Мария Мейн:
Мне жалко только музыки и солнца.

Цветаева:
В старом вальсе штраусовском впервые
Мы услышали твой тихий зов,
С той поры нам чужды все живые
И отраден беглый бой часов.

Мы, как ты, приветствуем закаты,
Упиваясь близостью конца.
Все, чем в лучший вечер мы богаты,
Нам тобою вложено в сердца.

К детским снам клонясь неутомимо,
(Без тебя лишь месяц в них глядел!)
Ты вела своих малюток мимо
Горькой жизни помыслов и дел.
…
Все бледней лазурный остров — детство,
Мы одни на палубе стоим.
Видно грусть оставила в наследство
Ты, о мама, девочкам своим!

Крысолов: Я заметил, что ты стал задумчив. Многих людей мы сегодня с тобой повстречали. И каждый о Ней говорит. Потому что не может, не способен забыть! Вот, и ты начинаешь понимать, к чему идешь, какой готовишься получить щедрый дар.
Я бы в эту минуту не отказался…Эх, чего-то мне хочется выпить. Нарзану, может? Пива? Нет. Знаю! Абрикосовой! Абрикосовой! И непременно теплой!
Я схожу, дружок, схожу? Я ведь не могу с тобой до конца-то. Как там Данте? Один в Рай вошел. И тебе одному придется. Ты долго шел, искал. Ты умер! Да! Именно так! Но ты родился опять и теперь вот-вот удостоишься...
Ай! Вот он и ларек с абрикосовой. И трамвай мой уже скоро. А твой, Бог даст, еще долго, очень долго не придет. Да ты иди же, иди! Вон, видишь вдалеке ту маленькую девочку в Трехпрудном переулке? Это маленькая Марина. Иди за ней - к Трехпрудному, 8.