Цветаева: Я помню, как когда-то тоже гуляла у памятника Пушкину каждый день. Вон он, там, вдалеке - как и всегда, он проглядывает через кроны деревьев и через века. Только тогда он стоял не здесь, конечно… а там, в начале Тверского бульвара. Была такой же крошечной и беззаботной, как вот эти дети, бегающие у фонтана. А ещё - мне нравилось бегать наперегонки с Асей, до памятника. А бегала я, несмотря на Асину невесомость и собственную толстоватость – лучше их, лучше всех: от чистого чувства чести: добежать, а потом уж лопнуть. Мне приятно, что именно памятник Пушкина был первой победой моего бега.

Цветаева: Стой, аккуратно! Смотри, чуть не ударилась…

Девочка: Тётя, только в голове у Пушкина греются птицы и вьют гнезда?

Цветаева: Мое неумолчное ответное эхо. Мое воспоминание, мой ориентир, мой наставник, моя поэзия, моя исповедь. Мой - Пушкин.

Не самозванка — я пришла домой,
И не служанка — мне не надо хлеба.
Я — страсть твоя, воскресный отдых твой,
Твой день седьмой, твое седьмое небо.
Там на земле мне подавали грош
И жерновов навешали на шею.
— Возлюбленный! — Ужель не узнаешь?
Я ласточка твоя — Психея!